tel.: (+99871) 268-7466
tel.: (+99871) 268-7565
tel.: (+99897) 448-9836
tel.: (+99894) 416-3776
E-mail: ooosharkintour@gmail.com
www.transoxiyana.com
www.sharqintour.com
 
English        Deutsch       Français     Russian 


О Компании Города Туры Отдых в Горах Отели Посольства Видеогалерея Фотогалерея Статьи Арт Контакты
 
 

ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ
Condé Nast Traveller
http://www.cntraveller.ru

Автор: Нелли КОНСТАНТИНОВА, 12 Октября 2011
Фото: Нелли КОНСТАНТИНОВА
 
 
 
 

«Вам что же, не нужен будет ваш компьютер, когда будете выезжать из Узбекистана?» - спросил таможенник. Он даже не злился на мою бестолковость. Действительно, заполнить один экземпляр декларации вместо двух могла только полная балда, а не жительница СССР, имевшая опыт их заполнения с советских времен. Инструктаж к поездке в бывшую республику могучей империи был краток: вписать при въезде все ценное. (Сразу скажу, что на выезде никто ничего не проверял, страхи оказались мнимыми, и вообще главное – не вывозить больше денег, чем ввозишь. Как в России лет десять назад.) Все предусмотрела, а вот второй экземпляр декларации забыла, в четыре утра после часа стояния на паспортном контроле внимание притупляется.

Компьютер, фотоаппарат, телефон, ценные вещи официально подлежали декалрированию. Я со страху вписала дополнительные объективы и бриллиантовые серьги. И 3000 долларов. Отродясь не возила столько через границу, но народ говорил, что в узбекском банкомате снять деньги нельзя.
Узбеки незаметно просачивались мимо меня, потерявшей в вежливых европейских очередях боевой задор. В результате, несмотря на бизнес-класс, я замыкала толпу прибывших в этот ранний час в Ташкент. Мы с мужем вышли навстречу южному солнцу. Я набрала номер владельца турагентства.

В Москве я устроила кастинг турагентам, и один победил благодаря мгновенным ответам и прозрачностью ценовой политики. Позже я узнала, что он выпускник философского факультета МГУ. «Было бы побольше времени сейчас, позвал бы вас на плов», - сказал Нажмиддин мужу, ведя машину к железнодорожному вокзалу по широким и пустынным улицам столицы. Женщин на экзотическое мероприятие не приглашают. Плов в четыре утра в день свадьбы готовится на половине невесты, и это мальчишник. Поскольку нормальная узбекская свадьба – это 300-400 гостей, то плов варят ночью в гигантском казане исходя из пропорции 2:2:2:1 риса, мяса, масла и моркови. Риса берут 100 кг.

Через полчаса мы уже ехали, прилипнув к окнам купе и донимая проводников и соседей вопросами про вагон-ресторан. Поезд до Самарканда шел 3 часа без остановки. Не надеясь на узбекский пищепром, мы везли с собой много шампанского, но пить вне ресторана было как-то неудобно. В чистеньком купе с сидячими местами кроме нас ехали два стройных как лоза юных футболиста и двое мужчин бизнес-класса. Идти в ресторан с чемоданом не хотелось. Футболисты, которые ехали к родителям на побывку в город Карши, поразили нас предложением присмотреть за вещами. Позже я поняла, что предложение было хорошее, надо было согласиться хотя бы из уважения, так как в Узбекистане, во-первых, никто ничего не крадет, а во-вторых, по сравнению с Москвой люди гораздо приветливее и доброжелательнее. (Столько улыбающихся лиц на фотоснимках я никогда ни из какой поездки не привозила.) Но поскольку я была всего час как в стране, то ресторан остался без нас, а шампанское мы выпили вечером в отеле. Надеюсь, что футболисты сейчас прочитают этот текст и напишут мне, как их зовут и из какой они команды.

Мне кажется, что они не очень поверили мне, когда я им сказала, что в Лужниках не 4 станции метро, как им кто-то рассказывал, а одна, и не под стадионом, а рядом.
Наш шестидневный маршрут в Узбекистане охватывал главные турместа: Самарканд, Бухару, Хиву и полдня в Ташкенте во время стыковки. Ездили мы между ними на поезде и автомобиле. Еще можно перемещаться авиаспособом через Ташкент: "Узбекские авиалинии", пунктуальные, радушные и с вкусной едой, летают оттуда во все три города, но между собой их не соединяют, а жаль.
Мы дорог не боялись, и в 11 утра прибыв в первый город, Самарканд, уже шли сквозь толпу веселых торговок, продающих на перроне знаменитые лепешки. (В каждом городе, заметьте, свои орнаменты, которые накалываются деревяшкой с иголками центр лепешки.) Водитель наш был молчаливый, страшно обаятельный и всегда с телефоном, куда он раздавал тихие указания, мне показалось, штату слуг.

Основная машина в Узбекистане – местная «Нексия», иногда нечувствительно становящаяся «Шевроле» путем навешивания на нее символа второй компании после объединения с первой. Узбекская «Нексия» выносливее родной, и приспособлена, как верблюд, к пустынным условиям и колдобинам.
В холле отеля нас уже ждала гид Армида (в честь древнегреческой богини). Мы бросили вещи в номерке, куда с трудом вписался наш полноразмерный чемодан, и кинулись осматривать старину.

В советскую студенческую юность я уже бывала здесь, подрабатывая групповодом. Работа мне была дана строго по знакомству, поскольку предполагала бесплатное перемещение по СССР. Я привезла тогда толпу отдыхающих с Подольского машиностроительного завода, которые начали выпивать, кажется, еще в Москве, расселила их по двое в номерах и сдала с рук на руки экскурсоводам. Самарканд тогда поразил меня зеленым чаем (и как люди могут такое пить) и пятиэтажками, которые нахально толпились в самом центре исторических ценностей. Из поездки я привезла сумку книг Низами и Омара Хайяма (в Москве тогда книги продавали только по талонам, 20 кг сданной макулатуры за одну книгу) и атласную нахлобучку на чайник, которая катастрофически долго не терялась, мозоля всем глаза.

В сегодняшнем Самарканде меня парадоксально восхитил тот факт, что при зашкаливающем уровне древности все вокруг говорили по-русски. Старины было столько и такого свойства, что по сравнению с ней померкли виденные раньше Мрокко, Египет и Перу. Поразила чистота улиц, которые метут метлами женщины в оранжевых жилетках с тщанием, полагающимся их собственным дворам. Поразило множество совершенно русских зданий XIX века, одноэтажных, с сложной кирпичной кладкой. Кирпичные узоры – предмет местной гордости: свои гигантские медресе и мечети до неба древние узбеки выкладывали затейливыми способами, создавая из кирпичей самодостаточные орнаменты. Не удовольствуясь ими, они покрывали бежевые кирпичи глазурью и керамикой бирюзового цвета. Когда-то Тамерлан объявил его цветом страны и был дизайнерски прав: бирюза безупречно оживляет песчаный пейзаж.

Мы начали с мечети, в которой покоятся все родственники во главе с Тимуром, туда надо сходить хотя бы для того, чтобы содрогнуться, вспомнив древнее пророчество. «Нарушивший завет Тимура будет наказан, а по всему миру разразятся жестокие войны». Страшно, но факт: исследователи из Академии наук СССР подняли крышку саркофага из нефрита 21 июня 1941 года.

Тимур – самый почитаемый народный герой и национальная идея, гораздо мощнее, скажем, Петра Первого для России. Даже самое популярное мужское имя в стране до сих пор Тимур. Он не проиграл ни одного сражения, сделал родной Самарканд столицей империи, простиравшейся от Арала до Персидского залива и от Индии до Армении. Мой герой, правда, не он, а его внук Улугбек, астроном, математик и музыкант, построивший обсерваторию и расписавший таблицы, по которым безошибочно рассчитывались орбиты планет без телескопа. Улугбек ратовал за обучение женщин наравне с мужчинами. И многое другое. Печальная история: из-за дворцовых интриг ему отрубили голову.

Мы были в усыпальнице тимуридов днем, а знакомые оказались там ночью, и за цену менее чем в 10 долларов сторож открыл здание и зажег свет. Теперья тоже хочу вернуться туда и заказать "ночную частную экскурсию". Еще в Самарканде нужно, повернувшись спиной с тем самым пятиэтажкам, пусть уже и аккуратно подновленным, насладиться видом на площадь Регистан с тремя медресе. Это три бывших школы, выглядящие как дворцы, стоящие вкруг, с широченным пространством посередине. Здесь Армида засыпала нас информацией о том, как интересно и сложно в течение двух веков они строились один за другим, пусть и похоже, что одновременно. Левое, самое древнее – медресе Улугбека, напротив него Шердор с – невероятно, но факт – зороастрийскими символами, солнцем и тигром, на фасаде.

В студенческих улугбековых кельях расположились магазинчики сувениров. В следующих городах я уже не удивлялась ни вязаным носкам, которые лежали на подоконниках музеев рядом со смотрительницами, ни аккордеонам, стоявшим на стульях в бывших дворцах наложниц, ни ресторанчикам во дворах ханских резиденций. Я быстро привыкла к жизни внутри исторических ценностей, это придавало драйв городам-музеям. Рассказывают, что в Хиве в советское время попытались было очистить Старый город от жителей, и у них получилось: город буквально омертвел. Ужаснувшись, власти позвали людей обратно, фотографы и продавцы каракульчовых шкурок опять раскинули свои призывные «эх-прокачу» плакаты, и жизнь снова потекла по узким улицам.

В медресе Улугбека, слева, в магазине «Ильхом», названном по имени художника и владельца, вежливого керамиста, я узнала про четыре главных вида керамики, достойных того, чтобы тащить их в составе 35 бизнес-килограммов в Москву. Моя любимая керамика, как быстро выяснилось, – бухарская, размытая, как акварель, благодаря жидким краскам, артистичная и нежно неточная. Местные, конечно, ценят риштанскую, из специальной, звенящей как металл, глины, с тончайшим и сложнейшим геометрическим узором, похожим на математически выверенные орнаменты, которыми покрыты стены медресе и мавзолеев. Есть еще гиждуванская и ХХХ, с капельками по краю и с процарапанным по свежей краске узором.

В соседнем магазине со мной случилось то, что обычно происходит с всеми туристами, когда они видят вещь, про которую сразу понимают, что не овладей они ею сейчас, она им будет сниться. Сюзане, расшитые шелком вручную тонкие небольшие покрывала, стоили по 200-300 долларов, в зависимости от размера и ткани, которая могла быть шелком, хлопком или смесью того и другого. Каждой приличной невесте в Узбекистане издревле полагалось иметь минимум три сюзане, иначе в жены не возьмут. Я купила два и начала выбирать дальше, но тут услышала крик: «Да это же Нелли!» Моя приятельница Таня, которую я не встречаю в Москве годами, материализовалась из-за угла в сопровождении двух друзей и гида партийно-правительственного вида. Гид, для приличия выждав пару минут, пока мы ахали, целовались и выражали неверие своим глазам, спросила: «Где живете?» Осудила, что в Малике Классик, а не в Малике Прайм. Мне наш отель нравился: он стоял на тихой деревенской улице, весь был из резного абрикосового дерева, рядом было то, что мы зовем «сельпо» или «минисупермаркет» с сигаретами, мешками муки и зубной пастой.

Отель был внутри реальной, а не туристической жизни города. Единственное, что его портило, были тошнотворной бледности энергосберегающие лампочки, которые, как я потом поняла, уродовали все до единого отели Узбекистана и почти все его рестораны.

«Где ужинаете?» - продолжала прессовать партийная дама. Осудив наш с Армидой выбор, она попрекнула нас тем, что мы не идем в «народный дом», и повлекла вон свою группу отдыхающих. В некотором оторопении я не стала покупать третье сюзане, о чем сейчас жалею. И оно мне, понятно, снится.

Те московские друзья выбрали прямо противопожный нашему маршрут по стране: из Ташкента они сразу полетели в самую дальнюю точку страны, на север, к Хиве, и оттуда пробирались автоперебежками обратно в сторону Ташкента. Такой маршрут тоже имеет право на существование, потому что главная общепризнанная жемчужина – Бухара, и она посередине, как ни перемещайся. С точки зрения шопинга все одно, но Самарканд много больше Хивы, поэтому мне лично приятней был наш план: покупаешь сюзане в Самарканде, делаешь сравнительный обзор рынка в Бухаре и докупаешь последние приятные мелочи в маленькой Хиве.

Наутро мы опять случайно, уже почти привычно, встретили тех московских приятелей за обедом: «народный дом» накануне оказался настоящей потемкинской деревней, поэтому они распрощались с своей строгой даой и вместе с Зоей, местной ученой и подругой, зашли на настоящий самаркандский плов в ресторан "Ахмаджон", который держала семья иранского происхождения. Владелец, папа лет 60, был крутолобым, похожим на хирурга или кинематографического крестного отца. Сын, сам уже отец двух детей, скромно обретался в его тени. «Отказался от работы в Москве, знаете, наверное, там на Войковской, есть ресторан,» - называл он имя, и я конечно же, кивала, и спрашивала, почему же он не поехал, и сын отвечал, что он здесь нужнее, и смотрел гордо, как на казни: никаких сожалений. «А приедете в Москву на мастер-класс на недельку?» - спрашивала я, прикидывая вечеринку по запуску Conde Nast TRaveller, где вместо фуршета будет стоять казан диаметром в полтора метра, а под ним будут в клетках прыгать живые перепелки, которых через минуту зажарят и подадут на горке плова, и сверху для красоты зубочисткой приткнут облупленное перепелиное яйцо. Плов будет готовиться сложным образом, с прослаиванием, выстаиванием, прорубанием шахт в толще почти до самого дна для особой духовитости, с закрыванием казана с готовым пловом хлопчатобумажной белой тряпкой, чтобы не заветривался. Тряпка мгновенно будет наливаться маслом, темнеть и тяжелеть, ее будут сдвигать складками, чтобы зачерпнуть гостю на тарелку риса с мясом и желтой морковью.

Я мечтала об таком пункте программы, невзирая на очевидное: при взгляде на поднос с горой риса и перепелками по 4 углам очевидно, что пережить самаркандский плов невозможно. Но после первого укуса обнаруживается его обманчивая легкость, кислинка, дружественность желудку и как бы безопасность. Насчет последнего не обольщайтесь и внимательно слушайте местных: хоть и они и могут начать есть плов в 4 утра, но заканчивают строго в обед. Вечером плова не найти нигде, «а разве же его можно на ночь», в изумлении спрашивают они.

На второй день у меня уже смешались в голове все памятники, но Биби-Ханым с продавцом звонких свистулек Зинейтдином и автором нежных миниатюр народным художником Шариповым, рынок неподалеку и пешеходная улица с бутиком дизайнерской одежды и настоящим вареным кофе в кафе по-соседству – те места, куда я хочу вернуться. Захочу прогуляться по холму Афросиаб, посмотреть в оторопении на дверь, за которой в подвале живет призрак без головы и посчитать ступеньки на входе-выходе. Если число будет одно и то же, у вас все в порядке. А вы не смейтесь, а попробуйте. Их немного, около 38, посмотрим, сколько выйдет у вас.

Еще я не пропущу Самаркандский винзавод. В середине 19 века его основал один веселый русский парень, который решил на месте изготавливать водку для русской же армии, воевавшей неподалеку. Но к счастью для Самарканда, парень был совершенно подвинут на вине, и стал привозить из Франции, Италии и вообще отовсюду виноградные лозы. Их он бесплатно раздавал крестьянам с единственным условием: продавать урожай только ему. Затем, тоже быстро, он понял, что из-за сухого и жаркого климата вина тяготеют к тому, чтобы быть очень сладкими. Так и вышло. Из сухих по сей день остались таковым грузинское ркацители и итальянское алеатико. Удивительным образом завод носит не имя основателя, а имя советского селекционера-химика Ховренко, который спасибо не убил производство, зато постановил останавливать брожение спиртом, из-за чего на свет появились страшные сладкие мутанты типа «крепленое». («От них голова болит так, как не болела у меня никогда в жизни,» - сообщил Григорий, член Команды-Двигавшейся-Навстречу, когда мы вечеряли у нас в «Малике классик», и опустошали гостиничные погреба, придирчиво читая этикетки.)

В результате дегустации 10 напитков под руководством председателя дегустационной комиссии Узбекистана, 40 лет как директора Дегустационного зала завода, мы купили много ркацители на дорожку и с собой – пару бутылок самаркандского бальзама, увенчанного наградами на международных выставках. Бальзам завоевал наше уважение поскольку на вкус был похож на Ферне Бранка.
И наутро двинулись из Самарканда через Шахрисабз и Карши в Бухару.

Между Самаркандом и Бухарой лежат 350 км довольно сельскохозяйственной равнины. Но если сделать крюк километров в 100 через Шахрисабз, дорога похорошеет и станет горной. Гиды между городами не перемещаются, поэтому в Шахрисабзе, на родине Тимура, придется гулять в одиночку или примкнуть к толпам автобусного вида экскурсий французов или итальянцев. Зайдите на полчаса в крепость, она в центре, не реставрированная, и оттого в ней чувствуется дыхание веков. Возле крепости разливает газировку деваха лет десяти, и благодаря ее обаянию, а также отсутствию надписи с ценой напиток с тележки из допотопных прозрачных колб обходится раза в 3-4 дороже нормальной городской цены в 700 сомов (1000 сомов – примерно 70 центов). Внутри крепости продают дизайнерские сумки, средняя цена 10 долларов. Мы прогулялись к рыночным кварталам мимо отеля тут же в центре. Отель приличного вида, из него толпами выходят интуристы, но в баре не то что заварного, но даже быстрорастворимого кофе мы не нашли. «Кончился,» – сказал бармен, но как-то неуверенно.

Рыночная улица Шахрисабза запомнилась мне стеклянными конусами с соками, которые в Москве можно увидеть только в ностальгической секции ГУМа, Гастрономе N 1, огромным количеством белых подвенечных платьев в витринах и неприметностью входа в еще один исторический оазис. Там стоит провести полчаса, нагулять аппетит и потребовать у водителя везти вас в Карши на ягненка в тандыре. Все водители знают это место, и никто не помнит, как оно называется. Разбирая фото, я нашла вывеску Mojiza choyxonasiga, думаю, это название и есть.
Двор кафе, прикрытый рифленым цветным пластиком от солнца, поразит вас кухней, которая в Москве гордо называлась бы «открытой» с поправкой на любое отсутствие пафоса. Ягненка нужно просить у официанта так: скажите ему, что вы заплатите за килограмм продукта, но жир нужно срезать.

Ягненок из тандыра – еда совершенно очевидно неземного происхождения, и именно в Карши, по неизвестной причине. Хозяин ресторана – явно не чуждый самосовершенствованию человек – унес нашу бутылку из-под ркацители, которую мы прихвалили в Самаркандском заводе. Когда будете там, спросите его, включил ли он его в меню: он всегда сидит за каким-нибудь столиком по–соседству.
Оттуда скорей в Бухару, она уже рядом.

Бухара – самое известное на планете слово применительно к Узбекистану, не в последнюю очередь потому, что по миру в 20 веке рассеялся большой квартал бухарских евреев. Осталось 20-30 семей, остались дома, многие стали отелями, самый красивый из них – «K. Комил». Как рассказывал нынешний владелец отеля, скромно стоящий за стойкой рецепции, его дедушка купил дом после великой отечественой войны, заплатив за него немыслимую цену: можно было бы купить 20 обычных, не старинных домов. Жить в Комиле нужно на первом этаже: возле нижних номеров есть столы, где вечером можно курить и выпивать, беседуя с соседями. Нашей собеседницей оказалась трогательная немка, которая подарила нам брошюру про родной город между Мюнхеном и Берлином, рассказала, что безутешна, потеряв своего мужа-китайца, и показала фото 34-летнего сына, прекрасный плод любви с уловимо азиатским разрезом глаз. Прощаясь, мы, как все туристы, клялись писать друг другу.

В день переезда можно еще легко успеть нагуляться по центральным улицам, торговым рядам 16 века, поужинть на крыше (только в Бухаре есть такие мароканского стиля ресторанчики) и выпить чая в чайхане. Бухара показалась мне самой туристски- и шопинг- ориентированной из всего моего Шелкового пути, но даже там банкомат представлял собой кассу с двумя девушками в униформе, которые сначала смотрели на мою кредитную карточку, потом открывали сейф и выдавали 1000 долларов, в день. В некоторые дни выдавали 500, объясняя, что валюты мало. Внимание, военная хитрость: чтобы получить всю тысячу, предложите им дополнительно снять сто долларов сумами по госкурсу. Курс составляет 1700 сумов за 1 доллар. а уличный курс, который с любовью и уважением нелегально поддержит любой торговец и таксист – 2400. Улавливаете маржу? Кошельком вам станет небольшой рюкзак, потому что самая крупная купюра в Узбекистане – 1000 сум.

Наутро я шла на завтрак в отеле, прикидывая, что нужно днем увидеть зороастрийский мавзолей Саманидов, лаконичный, как Тадж-махал и церковь Покрова на Нерли одновременно. (Именно в царствие Саманидов, в Ренессанс, жил Авиценна.) Что нужно не забыть Боло-хауз, цветной и резной, где в колоннах айвана путается северный ветер. Что есть минарет Калон, самый высокий в городе, и башня Шухова, и неподалеку – крепость-город Арк с пузатенькими будто бы несерьезными башнями, похожими на кувшины. Что нужно зайти золотой рынок, где золото продают как ягоды, на открытых лотках, подходи-бери.

В мыслях о грядущем дне я вошла на завтрак, подняла глаза увидела зал, где каждый сантиметр стены был покрыт старинными фресками, резьбой по ганчу (вид алебастра), где окна и двери не менялись с 19 века, а в гипсовых нишах, как в серванте, расположились ширпотребские чашки ЛФЗ с корабликами, никелированные заварные чайники с черными эбонитовыми ручками и даже пластиковый магнитофон.
Столовая так и стоит у меня сейчас перед глазами, хотя я честно обошла в Бухаре и мечети, и крепости, и торговые ряды с исторической ценности арками и куполами. Я побывала даже в бане 16 века, незаметный ход туда в промежутке между двумя лавочками мне показала экскурсовод. Там меня скрабили щетками, как боевую лошадку, мяли хребет ногами и обертывали в мед и имбирь до полного огненного самозабвения. Я также честно обошла все отели, которые значились в моем списке стоящими внимания, но несмотря на все это, «Dinning hall Х1Х century”, как скромно и не совсем правильно с точки зрения грамматики аттестовали его в моем отеле на табличке, остался в моем сердце как прекрасный пример трогательного отношения к истории, какой бы юной она ни была по сравнению с всеми слоями, которые открываются в Бухаре.

Особенно ловко управлялись в потоке веков и царств местные гиды. Уровень их познаний как в прошлом, так и в настоящем, был таков, что отменял всякие международные или межкультурные различия между нами. Профессорская дочь Армида в Самарканде готовилась к защите диссертации «Европейская живопись и ее влияние на творчество Хэмингуэя». Саодат в Бухаре свободно говорила по-итальянски и уже была кандидатом наук. Тимур из Хивы собирался писать труд по истории войн Хорезмского государства. Лена из Ташкента знала наизусть примерно сотню стихов, песен и цитат из советской истории, и все про прошлое Ташкента. Одновременно все они свободно ориентировались в правильных ресторанах своих городов, и безошибочно советовали, какие халву, курагу, шелка и керамику и где нужно покупать. Благодаря им я нашла дизайнерское пальто из старинного сюзане, все простеганное вручную, побывала в бухарском ресторане, где ужинают только местные.

А благодаря Тимуру в Хиве мы познакомились с московскими учеными, спасавшими от вымирания древнюю рыбу лопатоноса. Машины с водителями от Самарканда до Хивы (около 1000 км) и четыре гида в главных городах обошлись нам в 1150 долларов за 6 полновесных дней. И разумеется, я просила их оставаться на обеды и ужины, и это было легко: цены на застолья редко превышали 10 долларов на человека.

Хива
«550 км от Бухары до Хивы покажется вам вечностью, - пугал нас маркетолог Григорий, который перемещался по Узбекистану задом наперед. - Ваши глаза и объективы будут полны песка, а в середине пути дорога исчезнет вообще.» Несмотря на это, мне хотелось почувствовать Великий путь, пусть и в «Нексии». Песка на зубах я не заметила, но на 100 км дорога и правда переходит в режим грунтовой и перемежается барханами, наплывающими на проезжую часть. Нужно задраить окна и, когда трясет, представить себя верхом на верблюде. Параллельно дороге вот-вот достроят новую, компьютерно-графического вида, с цементными мини-заводами по обочинам, роботами-укладчиками, дренажными трубками в толще бетона и иностранными рабочими из Кореи, Китая и Германии. (Мой веселый водитель, который «продавал фрукты» на московском Черкизовском рынке в ранние 90-е, был тогда такой же, по сути, иностранной рабочей силой, как нынешние строители дороги.

Он рассказывал, как перелеты домой в отсутствие билетов решались в перестроечной Москве: один раз члены внуковского экипажа просто переодели его в летную форму и провели на поле сквозь все таможни и паспортные контроли.) Жизнь иностранцев в Узбекистане тоже наверняка не проста, жилье, к примеру, здесь здесь покупать могут только граждане страны. Как знать, может именно под влиянием трудностей жизни один кореец, рассказывала гид Лена в Ташкенте, зашел в православную церковь, в которой тогда служил батюшка Иван Охлобыстин, и уже на следующий день обратился в православие, да еще и привел с собой за компанию группу единомышленников.)

На подьезде к Хиве вас, бывалого путешественника, почти одолевшего Шелковый путь, должно охватить разочарование: эти мелкие двухэтажные домики с непривычно плоскими крышами в яблочных садах – и есть то, зачем мы прошли полмира? Как рассказывал веселый водитель, «приезжал я раньше в Хиву из Бухары и все думал: такие приличные машины у людей возле домов, и тарелки спутниковые, а достроить крышу денег не хватило, вон дома-то все плоские.» Не доверяйте первому ощущению. Машина вскоре остановится возле привычной уже кирпичной стены цвета песка, и вы войдете в медресе 19 века Мухаммад-Аминхана, там сейчас отель. Внутри всегда на 10 градусов меньше, чем снаружи: в толще двухметровых стен проложены трубы, по которым носится пойманный северный ветер, остужая нутро медресе. Вы приехали во внутренний город Ичан-Кала в Хиве.

За всю поездку то был единственный раз, когда мы ночевали внутри совсем Внутренего города, как в Большом Кремлевском дворце или во Дворце съездов. По сравнению с пройденными городами Хива оказалась ювелирно маленькой, но перенасыщенной бесценными памятниками на квадратный метр. Я рада, что Хива стала последней из городов: только так можно оценить ее изысканность. Гид стрательно не обращал внимания на мой убитый после тряски вид и лишь раз, изнемогая под гнетом гостеприимства, позволил себе сказать, глядя на мое обморочное лицо: «Когда мы расстанемся, мне будет не хватать вашей улыбки». Я оценила тонкость иронии, и наши отношения наладились, тем более что к этому моменту он привел меня в самое красивое, на мой взгляд место в городе – Джума-мечеть, пространство 45х55 метров с плоской крышей и с уходящими будто за горизонт 213 колоннами. Там нет ни одной одинаковой колонны, а самая древняя – 16 века и защищается от туриста лишь табличкой с значком «руками не трогать». Самой новой было от роду две недели.

Между колоннами и их мраморными постаментами всегда прокладывают войлок или шкуру, чтобы соль, этот бич Хивы, не разъедала абрикосовое дерево. Дерево для колонн годами морили, чтобы сделать его вечным; если времени недоставало, варили в хлопковом масле (и эти колонны теперь чернее других). Гиды вам расскажут о том, как в 20 году 20 века новая советская власть засыпала ров вокруг Внутреннего города, и неугомонная соленая вода начала искать дырочки везде, подтачивая мечети и руша дома. Мрамор из-за соли крошился, как песок.

Если бы мне посчастливилось остаться в Хиве не на ночь, а на неделю, я бы несомненно отправилась в пустыню на север, за 500 километров, с палаткой, смотреть на крепости, которые сто лет назад буквально вырыл из-под песчаных барханов один русский ученый. И все это для того. чтобы они немедленно начали разрушаться. Некоторых уже нет.
Впрочем, одну сохраненную реликвию мне удалось увидеть. «В Хиве работали ихтиологи из Москвы, - вдруг произнес гид. - Они через полчаса уезжают в Москву, на такси. Они спасали одну рыбу, хотите посмотреть?» По абсурдности текст дал бы сто очков вперед Даниилу Хармсу. Еще бы я не хотела. Меня интересовало все: и ученые, и рыба, и такси до Москвы. Мы вышли из старого города, пересекли площадь и подошли к частному дому, который гордо назывался отелем. Во дворе шла суета: паковались сумки и коробки, входили и выходили люди в черных костюмах, все сплошь ученые здешней Академии наук.

Мужчина в белой рубашке отрекомендовался диспетчером рейсов Хива-Москва. Шутил, но наполовину всерьез. Ученые из Москвы, двое, выглядели посетителями рок-концерта, но занимались тем, что делали укол антибиотика одному из двух лже-лопатоносов, именно так называлась рыба. Две реликтовые осетровые мелкие твари с длиннющими иглообразными хвостами и мордами лопатой плавали в бассейне во дворе. «Построили за 600 долларов,» - с гордостью сообщили ученые, показывая на бетонные стены по грудь и самодельный компрессор, состоявший из ведра с трубкой на перекинутой над водой доске. Они уже заказали в Москве на последние деньги правильное оборудование, и на обратном пути такси должно было доставить его сюда.

А пока что ученые показывали директору отеля, медику по профессии, как нужно держать рыбу и как делать ей оставшиеся пять уколов. За три недели беспрерывного подкупа местных рыбаков в пограничной с Таджикистаном зоне бесстрашным служителям науки удалось разыскать двух рыб. Одна, бодрая, мелкая, оливкового цвета, сновала в глубине бассейна и явно в уколах не нуждалась. «Загорела за 10 дней,» - объяснил мне ученый разницу в окрасе. Вторую, хворую, принесли два дня назад головой в полотенце, остальное наружу, отсюда и антибиотики. А альбиносовый пещерный цвет у нее – следствие песчаной взвеси в реке Амударье, похожей на сплошной селевой поток. Больше рыб не нашли, но и эти были огромной удачей, ибо считались вымершими из-за исчезновения Аральского моря. А также из-за их, как водится, магических свойств, обеспечивающих плодородие женщин. «Могу объяснить, я же эмбриолог, как этот механизм мог работать,» - сказал задумчиво
второй ученый. (В дальнейшей беседе за жизнь выяснилось много интересного из жизни смелого исследователя. Совсем недавно нелегкая судьба забросила его, например, встречать новый год в Эфиопию. Туда он доехал автостопом из Египта через Судан, так как самолеты на Эфиопию отменили, заодно волшебным образом миновав все пограничные пунты без визы.)

«Погоди, не пугай, народ пока неподготовленный,» - остановил коллегу первый, сотрудник Московского зоопарка. Хотелось немедленно сесть с ними ужинать, выпивать и слушать их рассказы, или хотя бы немедленно найти им спонсоров для продолжения работ, но они сели в такси и уехали в Москву. Их ждал путь длиной 3000 км и ценой 35000 тысяч рублей. Как я потом узнала, переписываясь с ними, они отлично доехали, компрессор лопатоносам из Москвы был довезен вовремя, рыбы живы и процветают, любой из нас может их навестить. Вот еще один повод посетить Узбекистан, заодно отправить в Москву на такси немножко керамики, там много расплывчатых, первобытного вида тарелок, которые дома будут выглядеть музейными ценностями.

Наутро мы завтракали в большом, как концертный зал, ресторане, через дорогу от места ночевки, а через полчаса уже катили в аэропорт Ургенча в получасе от Хивы, попутно отмечая, что по этому же машруту ходит троллейбус, просто как в какой-нибудь Ялте. Поскольку наш полет был внутренним, таможни нам не полагалось, и это тоже выгодно отличало наш маршрут от «задом-напередного»: таможенники Ургенча выказывают интуристу повышенную бдительность по сравнению с Ташкентом, рассказывали друзья.

После перелета мы еще кружили по столице, гуляли по ее старым кварталам с глубокими арыками и махалля, которые описывала писательница Дина Рубина в книгах о ташкентском детстве, смотрели на 700-летний Коран, который привезли когда-то из Самарканда (а там, в мечети Биби-ханым, остался лишь каменный постамент, под которым полагается протиснуться для исполнения желания), торговались на рынке, покупая горох маш и сушеную дыню, глотали слюнки в ряду с готовой едой, утоляли голод в ресторанчиках, и все время думали о том, как это мало – шесть дней на страну
 
http://www.cntraveller.ru/articles/practice/SHelkovyy_put_32144/#

© Sharqintour